Ночью ароматной, от судьбы в награду,
Полюбилась мать моя в поле конокраду.
Она в слезы, он неймет, замерла покорно,
Дождалась, пока заснет - и серпом по горлу.
Тайна эта целиком канула бы в лету,
Не родись я цыганком к лету по секрету.
Не медведь ли я шатун? Мне и днем и ночью
Босиком по большаку хочется, нет мочи.
Босиком да по росе дунуть по Валдаю,
Я, ей богу, не осел и не оседаю.
Запах дегтя, храп коня, граждане, простите,
То ли связывайте меня, то ли отпустите.
Я увижу да на Яру купол балагана,
Я наведаюсь к костру к таборным цыганам,
Флягу белого вина запущу по кругу,
Пусть покажет мне она недруга и друга.
Фляга выпьется до дна, языки оттают,
У вина одна вина - вечно не хватает.
Я найду по блеску глаз ту, которой нужен,
Захочу я в первый раз стать не первым мужем.
Мне затеет ворожить вдовушка Шавела,
В моем сердце ворошить то, что отшумело.
Мы в обнимку побредем по ржаному полю,
Мы на воле обретем новую неволю
И окрутит нас тайком вдовушкин папаша,
И свой шрам под кадыком невзначай покажет.
Ты признайся, старый Ром, ты скажи на милость,
Уж не в поле ли серпом тебе обломилось?
Стиснет горькая печаль горло конокрада,
Как бы знал так не венчал я сестру и брата.
Шито-крыто, решено: все, что было - шалость,
Брат с сестрой, как муж с женой, плакали, прощаясь.
Не ласкать мне больше жен, от судьбы не скрыться,
Я навек заворожен вдовушкой - сестрицей.
Полюбил, ребята, я дочку конокрада
Ночью ароматною, от судьбы в награду.